Как отчеканенные, врезались в память Лидии Ивановны ТОКАРЕВОЙ картины голодного и холодного, занесённого снегом, оглохшего от артобстрелов и налётов блокадного Кронштадта… Накануне самой трагической военной даты — начала ленинградской блокады — в сентябре 1999 года были записаны эти воспоминания свидетеля трагических блокадных событий…

Капуста

Это было в сентябре 41-го года. На склад, что на улице Восстания, привезли капусту. Она лежала некоторое время без присмотра. А было в Кронштадте в то время уже голодновато. Вот мальчишки с нашего двора — лет по 10-12 им было — её и присмотрели — утащили несколько кочешков домой. Ночью за ними пришли. Людей в зелёных фуражках не остановил тот факт, что «преступниками» оказались голодные дети. Ребят посадили. Один из них жил в соседней с нами квартире. Мать его часто плакала и показывала нам записки, которые он каким-то образом передавал ей из тюрьмы: «Мамочка, принеси хоть что-нибудь покушать!»
Держали их в тюрьме до тех пор, пока все они в ожидании суда не умерли от голода. Спрашивается, зачем? Блокада. Куда может убежать 12-летний мальчишка? И всё-таки их не отпустили…
И вот эта тетя Дуня, мать Володи, так всю жизнь, сколько я её помню, и провела в слезах.

За котлету — расстрел

Буфетчица Горводоканала, мать двоих детей, однажды вырезала у покупателя талончик на мясо — котлетку, ну бес попутал её покупателя этого обмануть. Он стоит, ждёт, она спрашивает:
— Вы чего ждете?
— Котлету
— Но я же Вам отдала!
— Ничего подобного!
И поднял шум. Прибежали люди в форме. Буфет закрыли, пересчитали, талон оказался лишним. Казалось бы, отдайте котлету этому человеку, и вопрос исчерпан. Но буфетчица была арестована и приговорена к расстрелу. Приговор приведён в исполнение. А детей отправили в детдом.
Но нужно отметить и другое. В блокаду детей спасали. Ходили по домам, собирали оставшихся без родителей, отправляли в детские дома, где кормили и выхаживали больных и истощенных.

Корова

Жила в Кронштадте до войны в старом каменном доме на улице Гусева дружная семья. Папа, мама и десять детей. Была у них кормилица — корова. Когда началась блокада, отца семейства предупредили, чтобы корову он ни в коем случае не резал — будет конфискация в общий котел. И вот стал ощутимым недостаток продуктов. Десять ртов просят есть, и отец, думая прежде всего о детях, корову зарезал. Вскоре за коровой пришли. Где? Коровы нет, а семья питается мясом своей кормилицы. Оставили им 11 кг мяса, остальное — конфисковали. А отца осудили по закону военного времени на расстрел. Казалось бы, заберите всё мясо, но оставьте жить. Совсем ведь маленькие дети…
Почему так жестока была власть к собственному народу? Но были в годы блокады и жуткие случаи, узнавая о которых, думаешь: а может, и оправданной была необычайная суровость законов военного времени?..

Студень

Была в Кронштадте одна семья. Муж, жена, взрослый сын. В начале войны муж и сын ушли на фронт. Женщина осталась одна. Встречаю её однажды, в январе 41-го, в самый пик смертности, и она спрашивает:
— Ну как вы, Лида, живете?
— Плохо…
— Мама-то работает? На какой карточке?
— На служащих…
— Дурочка. У меня столько запасов было всяких — и мешок крупы, и сухарей, и то я пошла на рабочую карточку.
— А где вы работаете?
— В покойницкой.
— Ой, там ведь так страшно!
— Зато у меня хлебная карточка.
Вскоре стало известно, что эта женщина приговорена военным трибуналом к расстрелу с конфискацией имущества.
Война кончилась, муж приходит с фронта, а у него ни квартиры, ни имущества, ничего нет. Он пришел ко мне и попросил написать заявление в народный суд, чтобы вернули хоть часть. Я написала. А в ходе судебного разбирательства выяснилось, что, работая в покойницкой, жена его вырезала из трупов сердце, печень, лёгкие (мяса-то на людях не было совсем, кожа да кости), варила из них студень и продавала. Но так как трупы в морг свозили отовсюду — тело могло и неделю пролежать в квартире, и месяц — то получился однажды её продукт с большой дозой трупного яда, и было несколько смертных случаев.
Моментально поставили вопрос — откуда? Опросили соседей и нашли эту женщину. И осудили. А мужчина выиграл это дело. Имущество фронтовику вернули.
Сейчас много пишут о людоедстве в блокадном Ленинграде. Что было — то было… Не все могли вынести муки голода. Люди сходили с ума. Добывали человеческое мясо и ели его, спасая себя. Но были и те, кто сам не ел, — убивал и продавал. Их вылавливали, к расстрелу приговаривали, информация просачивалась, и многие умирали или заболевали, узнав, что они невольно стали людоедами.

Крыса

В студенческие годы, уже после войны, с Урала приехала в Ленинград учиться чудная уральская девчонка. Она встречалась с мальчиком, и всё у них было очень хорошо. И вдруг — перестали друг с другом даже разговаривать. Оказывается, он рассказал, как удалось ему выжить в блокаду. Сделал палку с гвоздем, часами просиживал у крысиной норки, ждал, когда крыса высунет голову, поддевал её на эту палку, разделывал, варил и ел. После этого рассказа девушка не могла смотреть на своего любимого — ей казалось, что у него изо рта крыса торчит. И любовь была убита…
О себе пример приведу. В школе мы с одним очень хорошим мальчиком подружились. Потом началась война. И во время эвакуации мы оказались в одном эшелоне. Я из вагона на одной из остановок голову высунула, а тут все стали прыгать вниз — у ленинградцев был кровавый понос. Сели вдоль дороги. И мальчик мой там же. Я в вагоне спряталась и всю дорогу старалась на глаза ему больше не попадаться…
После войны пошла в Дом офицеров на танцы, а он подбегает ко мне в форме офицера — весь в золоте, весь блестит, румяный, свежий, а я от него в ужасе бегу — мне всё эта желтая струя мерещится. А ведь несправедливо, правда? И он — вполне естественно — мог меня увидеть, ведь сама страдала тем же. Так и распались наши отношения. Вот что значит блокада. Она крушила души людей. И надо было собрать все силы, чтобы преодолеть весь этот ужас и остаться людьми.

Опасная профессия

В школе рядом со мной сидела девочка Женя. Тётя ее работала продавцом. Опасная в блокаду профессия. А магазин находился на углу улиц Комсомола и Интернациональной — в брошенном сейчас доме, там, где ресторан «Волна» был. Пришли к ним проверяющие и нашли бочонок с растительным маслом, который не значился ни в каких документах. В чём дело, что такое? Что там директор, Иван Иванович, на это отвечал — не знаю, а только вскоре стало известно, что и ему, и тёте моей одноклассницы вынесли одинаковый приговор — расстрел.

Гришка

Перед войной в нашем доме появился новый жилец — молодой человек очень приятной наружности. Вскоре он женился и привёз жену в Кронштадт. Милая, скромная, деревенская женщина с круглым веснушчатым лицом, очень добродушная и отзывчивая. Все в доме сразу же её полюбили. Родился у Шуры мальчик. Но она тут же снова забеременела и родила второго мальчика, как раз накануне войны. И когда начались тревоги и бегания по бомбоубежищам, я часто встречала Шуру с грудным ребенком на руках и с другим малышом, цеплявшимся за неё. И муж был с ней. Помогал, поддерживал. Это было нормально. Так делали все.
Но вот начались блокадные будни. Тьма, холод. При свете коптилок сидели в своих углах люди, экономя силы, лишний раз стараясь никуда не ходить. И я долгое время не видела Шуру. Но однажды вечером кто-то постучал к нам в дверь. Вошла Шура, поздоровалась, помялась немного и сказала, обращаясь к маме:
— Тетя Поля, дайте мне, пожалуйста, 20 копеек, мне хлеб выкупить…
Мама удивилась:
— У тебя что, нет денег даже на паёк?
— У меня совсем нет денег, Гриша-то от меня ушёл…
Мама дала Шуре несколько рублей, и она ушла. А мы с мамой уставились друг на друга — оставить жену и детей без копейки!..
Весной, когда все радовались весне и прибавке продуктов, стало известно, что Шура умерла, детей забрали в детский дом. Никто никогда не слышал от Шуры никаких жалоб, никуда она не ходила с просьбой о помощи, не искала и не осуждала своего мужа.
В апреле объявился Гриша:
— Где моя Шура?
Я стояла, набычившись, и думала, как мог он бросить на произвол судьбы жену и маленьких детей. В нашем доме проживало 20 семей, и все держались вместе, все старались как-то защитить своих близких. Шкуру свою спасал один только Гриша.
Я вспоминаю, как блокадные матери спасали своих детей! Из последних сил! Ценою своей жизни! Соседка подкармливала свою шестилетнюю девочку, пока врач не сказала ей:
— Вы что, хотите её сиротой оставить? Вы должны сами есть…
В каждом человеке в годы блокады обнажалась сущность его, и тем, кто достойно пережил испытания, это служит величайшим утешением, потому что они сдали экзамен на человечность…

Записала Анна МАКАРОВА в сентябре 1999 года