22 июня 1941 года. Наша семья живёт в Кронштадте, на Ленинградской улице: мама Мария Ефимовна Федотова — учительница, папа Орава Эдуард Иванович — рабочий Морского завода, я и старшая сестра Валентина. Мы жили дружно, но война всё перевернула. Папа стал пропадать на работе, на Морском заводе, по две-три недели – ремонтировали корабли, подводные лодки и спали прямо в цехах. Мама трудилась на строительстве оборонительных сооружений под Дятлицами и Лопухинкой (противотанковые рвы, стальные ежи из кусков рельсов, железобетонные надолбы).
Мы, кронштадтские дети, помогали, чем могли: заклеивали оконные стёкла полосами бумаги, дежурили вечерами и ночами – следили, чтобы не нарушалась светомаскировка, шили мешки из своей старой одежды, насыпали в них песок и сотнями складывали на чердаках. Такой мешок, брошенный на зажигалку, быстро прогорал и высыпавшийся песок предотвращал пожар.
Наша школа № 9 (сегодня № 423) с началом войны была переоборудована под эвакогоспиталь, а учеников распределили по другим. Я училась в пятом классе в бомбоубежище на Ленинградской улице, дом 4. Сидели на узких скамейках вдоль стены, в качестве парты — портфель на коленях. Холодно. Душно. В темноте мерцает коптилка. И очень хочется есть.
Потом нас перевели в помещение нынешней музыкальной школы. Стало просторнее, но так же холодно. Там подкармливали чечевичным супом. Очень вкусно, но мало: 100-150 мл тёплой солоноватой жидкости.
Соседка научила маму варить суп из столярного клея и делать блины из горчицы. Порошок сначала вымачивается, сливается горечь, а потом прямо на печке, без масла пекутся «блины» размером с монетку. За водой ходили к Летней пристани. Здесь во льду была прорублена прорубь, из которой ковшом черпали воду. Край проруби был такой скользкий, что того и гляди нырнёшь в воду – всегда кто-нибудь держал за ноги. На Новый год мы с сестрой решили посмотреть, чем ещё год назад мы украшали ёлку, и нашли ёлочные «конфеты». Настоящие мы в прошлом году съели раньше времени, а чтобы мама не ругала, завернули в фантики прямоугольные кусочки хлеба и снова повесили. А когда разбирали ёлку, то вместе со всеми игрушками положили и ложные конфеты. Не передать словами, как мы были рады такому сюрпризу!
В начале 1942 года начали умирать от голода. Сначала папа, потом один за другим ещё десять кровных родственников. Девятого апреля 1942 года мы с мамой эвакуировались, а сестра осталась работать на заводе вместо отца. Мы приехали в Ставропольский край, а в августе оказались на оккупированной территории, где было не менее страшно, чем в блокадном Кронштадте.