Награждён в 44-м, а получил…

Николай Николаевич Погожев родился в Кронштадте. В этом году, 17 марта, ему исполнилось девяносто лет. Участник Великой Отечественной войны, дважды тяжело ранен, четырежды контужен и однажды… похоронен…

1_img508

Я знаю его с пятидесятых годов прошлого века, когда он прибыл к нам в бригаду, в дизельный цех Морского завода. Помню, как мастер участка Александр Ефрамушкин познакомил нас с новичком и поздравил его с началом работы. С тех пор и началась наша дружба.

Узнав, что Николай Погожев – участник войны, я начал вытягивать из него информацию о его воинской судьбе. Он, хотя и человек по натуре скромный, поддался дружескому расположению и постепенно начал рассказывать о сокровенном.

До войны успел немного поработать на Морском заводе слесарем-сборщиком судовых механизмов. Начало войны и блокады встретил в Кронштадте, где семья жила до апреля 1942 года. Потом эвакуация. Сначала на Кубань, а затем, по вербовке матери, в Казань, на эвакуированный Московский авиационный завод.

– А мне, – рассказывал Николай, – хотелось на фронт. Решил идти добровольцем. Пошёл в военкомат. Но военком посмотрел на меня и отправил домой, сказав, что у них есть ещё кого отправлять на фронт.

Однако мысль о фронте не покидала Николая. Услышав, что под Ульяновском формируется воинская часть, не говоря родным ни слова, без документов, он уехал в Ульяновск.

– Когда кадровик спросил фамилию, – продолжал Погожев, – я забеспокоился: скажу правду, могут позвонить в Казань, и тогда всё пропало. Назвался Путыниным Анатолием Владимировичем. Сказал, что документы утратил при эвакуации. Сошло.

Новобранцев переодели в форму, накормили, на грузовиках повезли в посёлок Чапаевск, где и формировалась 197-я стрелковая дивизия, ставшая впоследствии Брянской Краснознамённой ордена Кутузова дивизией. Шёл декабрь 1942-го.

– С этой дивизией, – вспоминал Николай, – я прошёл от Чапаевска до Сандомира.

Служил Николай замковым заряжающим 45-миллиметрового оружия, для краткости – «сорокопятка», но под фамилией «Путынин». Боевое крещение принял на пути к Брянску. Форсировали Десну, вода – холодная, осенняя. А перед Десной был тяжёлый бой за населённый пункт Кцынь, в котором из расчёта он остался один. При освобождении Брянска его тяжело контузило – взрывом мины подбросило на несколько метров вверх, упал в траншею, на дно, что спасло от осколков и сохранило жизнь.

За этот и другие бои его представили к наградам – медали «За отвагу» и к ордену Славы 3-й степени, а дивизия стала называться Брянской.

– Всего, конечно, не расскажешь, да и тяжело вспоминать, однако и забыть боевой путь невозможно, – рассказывал мне Николай Николаевич. – Бой на Сандомирском плацдарме в Польше до сих пор не выходит из головы, от гула и тяжести угрюмых «тигров» и «пантер» содрогалась земля, от копоти и гари нечем было дышать. Казалось, что даже яркое ещё сентябрьское солнце померкло. Наш расчёт поредел, а вскоре у орудия я и вообще остался один. Подбил один танк, но не уберёг «сорокопятку». Осколком снаряда разворотило прицел. Пришлось стрелять, целясь по стволу. Подбил ещё один танк. Прицелился, вогнал снаряд, а выстрелить не успел. Пушку разбил вражеский снаряд, оказавшийся роковым и для меня.

В сентябре 44-го мать получила «похоронку», в которой командир полка Кросовский скупо сообщал: «Ваш сын 11 сентября погиб смертью храбрых в боях за Родину». Это горькое известие остановило сердце матери.

Спустя годы после окончания Великой Отечественной войны, при встрече ветеранов полковой разведчик Козлов скажет, что собствеными глазами видел Николая, лежащего у разбитого орудия, окровавленного, без признаков жизни.

Но Николай выжил. Бесчувственного, его подобрали немцы, когда стаскивали трупы в один ров, он оказался не на дне рва, а наверху. Закапывать ров пригнали пленных русских, среди которых находился врач. Он-то и заметил, что Николай шевельнул рукой.

– Вытащили они меня, кое-как привели в чувство и принесли на территорию лагеря, где я стал приходить в себя. В течение полугода ничего не слышал и не говорил, но потом постепенно стал поправляться. В лагере я находился до освобождения – 8 мая 1945 года… В Кронштадт вернулся не сразу. Пришлось несколько лет поработать на восстановении шахт Донбасса…

Потом была работа на Морском заводе, затем – на плавсредствах. «Наплавав» положенный ценз, поступил в «Макаровку». Став дипломированным механиком, более 10 лет «морячил» на Балтике, но сказались фронтовые ранения и контузии – с морем пришлось расстаться. Пошёл на Ижорский завод. Жил в Колпино.

В 2014-м году я попросил друга рассказать об истории своих наград.

– Награждался я неоднократно. Но на фамилию «Путынин», а не «Погожев». Поэтому при запросах о наградах моей фамилии не оказывалось. Помогли труженики военкомата, архивов. Суть запросов – подтвердить, что Путынин и Погожев – одно и то же лицо. Иными словами, – подтвердить моё участие в боях. В конечном результате помог Народный суд. Но сколько пришлось собрать разных справок!
Однажды, это было в 1989 году, зазвонил телефон. Сотрудник военкомата справился о здоровье и пригласил на вручение наград группе фронтовиков. Неужели отыскались? Ведь столько времени прошло после окончания Великой Отечественной войны!
Вручение началось в Ленинской комнате военкомата. Награждённый за награждённым, – а меня всё не вызывают. Уж не ошиблись ли они? И вдруг полковник сделал паузу, коротко охарактеризовал мой боевой путь, а потом вручил сразу четыре ордена – два ордена Славы I и II степени и два ордена Отечественной войны.
В канун 40-летия Победы мне вручили медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.», что означало признание меня – Погожева – юридически участником войны.

Вот так Николай Погожев, прошедший боевой путь по военным дорогам от Чапаевска до Вислы, был дважды тяжело ранен, четырежды контужен и однажды – похоронен…

Константин Панкратов

 

Написать комментарий:


 
Поиск

Имя:

Эл.почта: