Была ли ёлка в каждом доме?

По страницам «Кронштадтского вестника» 1860-х – 1880-х годов

Мягкий и золотистый свет наполнял гостиную, и только в дальних её уголках пряталась темнота. Ровно горели свечи на кончиках еловых лап, как будто над каждой замерла маленькая яркая капелька. От близкого тепла ароматнее пахла хвоя. Временами, когда где-то в передней хлопала дверь, чуть заметно «вздыхали» тяжёлые портьеры на дверях, а потом почти одновременно вздрагивали, качались огненные капельки, потрескивал фитиль. И вот уже лёгкие тени плясали на ковре, на белом глянце каминной печи, на бронзе канделябров… Искры пробегали по стеклянным бусинам ёлочных гирлянд, отражались в обсыпанных блёстками картонных фигурках… В то время, когда за ставнями окон вьюга и мороз, рождественская ель становилась символом тепла, покоя, уюта и прочности семейного очага.

Сейчас трудно сказать, когда именно в кронштадтских домах появились первые рождественские ёлки. Наверное, в первые же годы существования поселения на острове Котлин, ведь среди тех, кто помогал строить город и флот, было немало немцев, голландцев, англичан. Для них домашний обычай устраивать ёлку на Рождество был родным.
К середине XIX века, по примеру царской семьи, он распространился на привилегированные слои российского общества, а затем «пошёл в народ».

Всем ли ёлка по душе? Всем ли по карману?

В Кронштадте начала 1860-х годов, как и в столице, домашние рождественские «ёлки» устраивали, если не во всех, то в очень многих дворянских семьях. Тем более, что среди флотских офицеров по-прежнему было много представителей немецких, шведских, курляндских, английских, французских фамилий. В зависимости от достатка семьи праздник мог сопровождаться приёмом многочисленных гостей или же отмечаться в узком семейном кругу.
Богатые купцы – выходцы из старинных кронштадтских купеческих династий, – получившие коммерческое образование в столице, а то и за границей, по своим привычкам, мировоззрению и образу жизни мало отличались от дворянства. Потому обычай праздновать Рождество с ёлкой не был чужд и им.
Иначе обстояло дело с многочисленными новоявленными, особенно после реформы 1861 года, купцами 2-й и 3-й гильдии. По сути, это были вчерашние крестьяне или отставные нижние чины – предприимчивые, напористые, циничные, на многое готовые ради стремления разбогатеть. Укладу их жизни были гораздо ближе привычные религиозные обряды и народные деревенские традиции. До поры до времени строгое фарисейское соблюдение поста, а затем безудержное разговение были для них и важнее, и приятнее, чем следование иностранной моде.
Между тем, к концу 1880-х годов обычай устраивать домашнюю рождественскую ёлку настолько укоренился у материально благополучных кронштадтцев, что не миновал даже духовенство.
Мелкие же чиновники, мечтой которых был заветный чин, дающий право на личное (а если повезёт, то и потомственное) дворянство, всегда стремились подражать привилегированному сословию. Им домашняя рождественская ёлка казалась признаком принадлежности к светскому обществу.
При этом многочисленная городская беднота вовсе не задумывалась о подобных атрибутах праздника. Рабочим Пароходного завода и мастерских, их жёнам, подрабатывающим шитьём или стиркой белья, и, тем более, «посадским», перебивающимся от случая к случаю подённым трудом – всем им рождественская ёлка была просто не по карману. Да и где же её поставить, если многодетная семья ютится в подвале, на чердаке или снимает угол?

Где же ставили ёлку?

Обычно в том помещении, где собиралась вся семья и её гости. То сеть в гостиной. «Гостиная есть такая комната в доме, в которой должно выказывать особенное изящество и роскошь» – учит «Сборник советов и наставлений на все случаи домашней и общественной жизни», изданный в Петербурге в 1889 году. А потому гостиная, как правило, – самая просторная и лучшая комната в доме, выполняющая, с одной стороны, представительские функции и говорящая о вкусах хозяев, а с другой – обеспечивающая и им, и гостям комфортное времяпрепровождение.
Заглянуть же накануне Рождества 1883 года в гостиную семьи, проживавшей в офицерском флигеле на Большой Екатерининской улице (ныне улица Советская) как всегда, поможет «Кронштадский вестник». Герой фельетона «Святочный рассказ» «увидел в гостиной нарядную ёлочку, увешанную гирляндами бус, фонариками, игрушками, роскошными сюрпризами из конфект…». «Сколько золота и блеска! – восторгался он. – Какие миленькие корзиночки, украшенные розовыми и голубыми бантиками! Какой изящный букетик из сахарной клубники! Какие звёзды и игрушки! Как мил этот зайчик, одетый солдатиком и с ружьем на плече. А вот медведь, ах, и куколка…».
Да, трудно было устоять перед очарованием рождественской ёлки. Устроить её в своём доме хотелось даже тем, у кого гостиной не предполагалось – не позволяло жалование. В таком случае приличным местом для рождественской красавицы считалась столовая. Она тоже служила местом, где собиралась семья, где вели беседы, отдыхали от забот, предаваясь гастрономическим радостям. Кухня же предназначалась исключительно для приготовления кушаний, причём прислугой и под надзором хозяйки.
Мелкие чиновники и мещане, несмотря на скромность жилья, старались не отставать от модных устремлений. «Немецкий обычай ёлок до того нам привился, что в каждом доме и домишке уж непременно горит на святках одна, две, а то и целых полдюжины ёлок», – писал в начале 1887 года фельетонист «Кронштадтского вестника». «Тут не в семейном празднике, не в удовольствии для детей вся суть, а в том, чтобы не отстать от других». «Мы тоже справляли (так в тексте – прим. авт.) ёлку», – говорит какая-нибудь средней руки чиновница «при цепочке»…» – передразнивал он.
«В так называемой «зале» двадцатирублевой квартиры, в комнате в два окна стоит посередине ель, убранная звездочками, конфетками, свечами, бонбоньерками», – не скрывая иронии, описывал фельетонист, считая рождественскую ёлку обычаем исключительно привилегированного сословия или, по крайней мере, состоятельных горожан. По его мнению, как всякое неуместное подражание, это должно было вызывать снисходительную улыбку. Интересно, что сказал бы он о «ёлке» в современной «хрущёвке»?
Однако уже к концу 1870-х годов многолюдных домашних ёлок в Кронштадте почти не осталось. Праздник переместился сначала в закрытые Коммерческое, Морское, Артиллерийское собрания, затем в благотворительные общества, и даже во флотские экипажи и команды, а позднее – в Ремесленный и Мещанский клубы… Впрочем, это не вытеснило «ёлку» из домов кронштадтцев – она всё-таки стала непременным атрибутом праздника у жителей «среднего класса».

Где достать ёлку?

Казалось бы, чего-чего, а ёлок в России предостаточно. Однако на острове Котлин они почти не растут: ни сейчас, ни тогда. Всё больше ольха да ива, а теперь ещё и завезённый к нам тополь. Так что заготовить ёлку самостоятельно было не так-то просто.
Конечно, в богатом доме за ней могли послать и денщика, и дворника, и истопника, и вестового. Только везти зелёную красавицу им, вероятно, пришлось бы с «большой земли». Порой ещё в «распутицу», и за немалые деньги. Словом, выход был один – купить ёлку на рождественском базаре.
Упоминания о них встречаются в «Кронштадтском вестнике» уже в 1860-е годы. В 1880-х же ёлками торговали, например, близ рынка на Козьем болоте (теперь на этом месте располагается средняя школа № 422). «Вдоль Соборной улицы и у польского костела устроился импровизированный лес ёлок разной величины, – писала газета в 1887 году, – а по другой стороне этой улицы установились лари с игрушками, посудою и рождественскими звездами, сделанными из бумаги и слюды…».
Таким образом, ёлочная торговля шла с обеих сторон рынка: по Соборной улице (теперь улице К. Маркса) и вдоль Господской, где на месте комплекса современных зданий (проспект Ленина № 5, к. А, Б, В) стояла римско-католическая церковь во имя св. апостолов Петра и Павла.
Рождественский базар, а с ним и ёлочный, открывался примерно за неделю до праздников. В первые дни цены «кусались», но по мере приближения Рождества становились всё более доступными. К сочельнику они падали в несколько раз, но ещё долго после Нового года остатки ёлочного базара, мелкий ельник и щепа, разбросанные по всему тротуару вдоль ограды церкви – напоминали о шедшей здесь торговле.

Рождественская ёлка
в Сингапуре

«Дни великих христианских праздников моряки всех наций стараются провести где-нибудь на рейде, в каком-нибудь гостеприимном порте, где можно было бы отдохнуть и приятно провести время, вспоминая о далёкой родине и покинутых родных и друзьях», – писал «Кронштадтский вестник» накануне Рождества 1887 года.
Даже находясь в жарких странах, кронштадтские моряки старались праздновать Рождество, соблюдая православные традиции и ставшие любимыми светские обычаи, в том числе и устройство «ёлки».
Замечательное описание такого праздника и последовавшего за ним святочного маскарада можно найти на страницах газеты зимой 1862 – 1863 годов в корреспонденции с корвета «Рында», стоявшего тогда в Хакодате (Япония). Автором её был мичман Павел Степанович Бурачок – впоследствии вице-адмирал, один из близких сподвижников отца Иоанна Кронштадтского в деле устройства Андреевского приходского попечительства и Дома Трудолюбия. Речь в письмах из Хакодате шла о празднике для кают-компании, то есть для офицеров корвета.
Совсем другое описание можно встретить в «Кронштадтском вестнике» спустя двадцать лет. В нём живо и ярко представлена корабельная «ёлка», но уже для нижних чинов одного из судов, стоявших в Рождество 188… года на рейде Сингапура. К этому времени «немецкий обычай» стал своим и для матросов, правда, не без участия офицеров, устроивших праздник преимущественно на личные сбережения.
Для этого с берега «были привезены две очень большие, не наши северные, конечно, а тропические ели», – вспоминал один из организаторов. «Одна была поставлена на баке, другая – на шкафуте». «Была закуплена провизия, фрукты и угощение на ёлку», а также множество (несколько сотен!) подарков, которые было решено разыграть в беспроигрышную лотерею. Их офицеры, взяв с собой одного из вестовых, выступавшего в роли «эксперта» вкусов команды, закупили в припортовых лавочках.
Они же устроили и «два колеса для лотереи», а на машинном люке – выставку выигрышей, расположив их в несколько ярусов и задрапировав флагами. Шканцы и ют убрали тропическими растениями, привезёнными из города. «Писаря понаклеили разноцветных фонариков на ёлку, – рассказывал корреспондент, – впрочем, не особенно-то изящных». Кроме них, «ёлки» были украшены «фруктами: апельсинами, ананасами, бананами, а также… копчёными селёдками, другой рыбой, едва ли не более лакомой для матросов, чем сласти». Ими же можно было и закусывать…
«Над винтовым колодезем, – вспоминал необычный праздник автор рассказа, – бил фонтан, устроенный искусным механиком, красиво выложенный кораллами и раковинами, купленными здесь же в Сингапуре. Всюду горели разно-цветные японские фонарики. Поистине трудно было поверить, что находишься на палубе боевого судна, так уютно было все кругом».
Рождественская «тропическая ель», смех, шутки и русские пляски команды, пусть только отчасти и на один вечер, но возвращали участников праздника домой, в Россию, где теперь «ёлку справляли» почти в каждом доме.
В каждой гостиной, или в столовой, или до смешного крошечной «зале» дешёвой квартиры зажигались свечи на ёлке. И не важно, была ли она огромной стройной красавицей, устремившей золотые нити гирлянд ввысь к лепнине потолка, или неказистой скромницей, приютившейся в уголке и украшенной дешёвыми слюдяными звёздами… Ёлка была! И дарила свет – свет, который освещает душу и дарит ей утешение и надежду.

Арина Мельникова

 

Написать комментарий:


 
Поиск

Имя:

Эл.почта: