– Тик-так. Тик-так. Тик-так…
Время течёт незаметно и неудержимо. С годами в памяти гаснут имена, лица, даты, прошлые обиды. Но сердца сильно постаревших детей войны по-прежнему вздрагивают от одного страшного слова: война.

Великая Отечественная грянула 22 июня 1941 года. И ровно через неделю мне исполнилось 13 лет. Никому бы не пришло в голову поздравлять меня в такое время, даже моему старшему брату, с которым мы вместе находились в Гагринском детдоме города Невеля Калининской области, куда попали в 1938 году. Других родственников у меня не было: наши родители были репрессированы и погибли три года назад – в том же 38-м.

В ночь на 7 июля наш детский дом был срочно эвакуирован. Сначала нас привезли в город Зубцов, но мы там оставались недолго. В конце концов, мы оказались в Татарии, в русско-татарском селе Шонгуты Апастовского района. Там была школа-десятилетка и православная церковь – заколоченная и представляющая собой жалкое зрелище. Поблизости от неё, в бывшем помещении начальной школы, нам настелили нары и устроили спальню для девочек. Было тесно и неуютно, но зато на головы наши уже не сыпались вражеские бомбы, и можно было расслабиться во сне. Но не всегда.

Как сейчас помню кошмарный сон, который заставлял меня просыпаться среди ночи и повторялся трижды. Будто бы иду я по какому-то пустырю; уже смеркается, а навстречу мне движется человек странной, расплывчатой формы, и что-то мне подсказывает, что это моя мать. Она приближается, и я уже ясно вижу на ней полуистлевший саван.

– Долго ли я буду здесь валяться? – громко кричит она. Я в ужасе бегу от неё прочь, а она гонится за мной…

Много лет спустя я встретилась с женщиной, которая вместе с моей матерью отбывала ссылку в знойном Узбекистане – и выжила. Она рассказала, что в начале войны стали строить железную дорогу, и на её пути оказалось старое кладбище, где была похоронена и моя мать. Всем ссыльным объявили, чтобы перезахоронили своих близких в другом месте. Хоронил мою мать Сергей Гавриш из Кронштадта (он погиб в первые дни войны), а теперь некому было позаботиться о прахе её. Так она лишилась даже собственной могилы. Вот отчего взывала душа её ко мне – о помощи. Но разве могла
я хоть что-нибудь изменить? Время было военное.

Учебный год начался с большим опозданием. Нас, детдомовцев, посылали на поля убирать урожай, собирать в лесу ценные растения, копать картошку, а в наскоро оборудованной мастерской мы шили для себя и других «наших» на зиму бурки, чинили и перешивали верхнюю одежду.

Осенью 1941 года я пошла в 6-й класс. Учебников не было, приходилось схватывать на лету всё, что успеет сказать учитель. Мне это давалось легко, я была отличницей, как и раньше. И когда другие вынуждены были работать над ошибками после уроков, я устремлялась в школьную библиотеку. Книги я буквально «глотала», но всё оставалось в моей бездонной памяти, потому что я выбирала книги о чьей-то яркой жизни и со счастливым концом, даже если это были рассказы о животных. Одним словом, читала очень много, но всё подряд.

И настал момент, когда в нашей школьной библиотеке уже не могли подобрать мне книг на мой вкус. К тому времени я уже перешла в 7-й класс. Увидев моё опечаленное лицо, наш классный руководитель Надежда Михайловна предложила мне брать книги из её домашней библиотеки. Я впервые в жизни держала в руках такие сокровища: тяжёлые, массивные подарочные издания – сразу видно, что хозяева ими гордятся. Здесь и русская классика, и зарубежные авторы XIX века… И мне предлагается свободно пользоваться ими! В эти минуты я себя зауважала, хотя по сердцу пробежал невольный холодок: как же мне уберечь такие бесценные книги в моих-то условиях, на нарах, на виду у хулиганистых девчонок?!..

Нас воспитывали в духе принудительного атеизма, но ангела-хранителя у каждого ребёнка отнять не мог никто. Не зная ни одной молитвы, я слышала внутренний голос своего сердца и повиновалась ему, не сознавая, что следую советам ангела-хранителя.

Пока я с трудом тащила в спальню первую увесистую книгу, у меня созрел план действий.

После ужина, готовясь ко сну, я предложила девочкам:
– Мне дали почитать интересную книгу. Хотите, я буду пересказывать её вам перед сном? Кто желает, пусть спит, остальные слушайте молча.

Все охотно согласились, а я облегчённо вздохнула: теперь мне не будут мешать при чтении и не станут посягать на безопасность драгоценной книги. Все были довольны, только я недосыпала по ночам, используя старый приём Шехерезады. Ну что ж: красота требует жертв. И мне было вдвойне приятно, что, насладившись сама чтением книг писателей-классиков, возбужденная и радостная, я делилась духовной пищей со своими добровольными слушателями. Не зря же говорится: разделенная радость – двойная радость.

Переполнявшие меня чувства я выразила осенью 1943 года в стихотворении «Размышления о книгах», но тогда я уже окончила с отличием 7-й класс и поступила в Тетюшское педучилище, которое до меня экстерном закончил мой старший брат (в связи с призывом в трудармию).

Стихи я начала писать ещё дошкольницей. Никто и никогда меня этому не учил. Просто была у меня безотчётная потребность выражать свои мысли стихами. Сказки Пушкина были для меня в детстве настольной книгой.

Оказавшись в детдоме, я с 10 лет стала помогать любимой учительнице оформлять классную стенгазету и сочиняла стихи про своих одноклассников; некоторые из них я до сих пор помню, например:

«Всем известный Хватов Боря
Не читает никогда:
Одним глазом смотрит в книгу,
А другим на поезда»

Так вот, когда наш директор детдома решил послать письмо на фронт к 23 февраля 1943 года, ему в последний момент пришло на ум дополнить его поздравительными стихами. Тут и пригодились мои способности. (Об этом я уже писала в газете «Кронштадтский вестник», в статье «Война в моей судьбе», 15 апреля 2005 года).

«Письмо на фронт
Дорогие защитники нашей страны,
Дорогие бойцы, командиры!
Благодарности мы к вам, героям, полны
За разгром кровожадных вампиров.
Вражьи орды хотели дойти до Москвы,
Нашей крови по горло напиться.
Не снесли палачи на плечах головы,
И мечтам их безумным не сбыться.
Мы в тылу, мы не слышим разрывы гранат,
Воя бомб и летящих снарядов;
Мы не слышим, как пули шмелями жужжат,
Истребляя врагов без пощады.
Но мы знаем, как смело идёте вы в бой,
Как бежит враг, гранаты отведав;
Что вы Сталина имя несёте с собой –
С этим именем всюду победа!
Близок праздник уже.
Дорогие бойцы!
С годовщиною вас поздравляем.
Бейте псов!
Бейте, братья, мужья и отцы!
От души вам успехов желаем!

(Мария Шольтес,
село Шонгуты, детдом,
февраль 1943 год)»

А вообще до осени 1943 года я почти не думала о стихах. Всё чудесным образом переменилось в Тетюшах. Это был небольшой городок на берегу Волги. Во время дождей дороги становились непроходимыми; специально для удобства пешеходов вместо тротуаров были настелены деревянные мостки, но они давно не менялись и наполовину сгнили. А по ночам их потихоньку растаскивали по домам, чтобы истопить печь и согреться. Городская баня закрылась, и нам негде было помыться. У многих жителей были собственные бани, и это их выручало. Жирные крысы из опустевшей мельницы успешно переселились в жилые дома и нахально шныряли под ногами. Туберкулёз косил людей направо и налево. Короче, Тетюши ничем не отличались от других малых городов военной поры. Но в нём был светлый очаг культуры – педучилище. И в этом педучилище мне предстояло учиться с 1943 по 1946 год.

Я уже неоднократно писала о лучших педагогах этого учебного заведения, которые оказали благотворное влияние на становление моей личности и на мою дальнейшую судьбу. Завуч Зинаида Станиславовна сразу обратила на меня внимание, потому что слышала от моего брата похвальные отзывы о моём поэтическом даровании.

Помню, как она однажды вечером, в педучилище, привлечённая звуками пианино, поднялась наверх и обнаружила на пустой сцене меня, самозабвенно разучивающую по нотам какое-то мелодичное музыкальное произведение – просто для души, а не для будущего концерта.

– Сколько талантов у этой девочки! – тихо и проникновенно произнесла Зинаида Станиславовна и погладила меня по голове. А голова моя была давным-давно не мыта, волосы слиплись, как проволока: бани-то в городе не работали. Через пару дней Зинаида Станиславовна пригласила меня помыться в их собственной бане, накормила, расспросила о многом и предложила вести уроки пения в базовой начальной школе. Учителя этой школы были люди немолодые и не владели игрой на рояле. Они оплачивали мои уроки из своей зарплаты и были весьма довольны. Так я получила возможность покупать на базаре молоко и запивать им свой хлебный паёк. Горячей пищи у меня не было, а хлеб был на ощупь колючим и застревал в горле.

Но все трудности моего быта отступали на второй план. Я чувствовала себя счастливой, несмотря на постоянное ощущение потребности в еде. В педучилище была богатейшая библиотека, и мне чуть ли не ежедневно меняли книги. А когда я читала, то голод не замечала.

Весной 1944 года произошло невероятное событие. Грунтовые воды внезапно поднялись, все колодцы переполнились, и вода в них хлынула через край. А наша библиотека, расположенная в полуподвальном помещении, была за ночь на метр затоплена, так что еле открыли дверь. И это на высоком волжском берегу! Нас, студентов, сразу мобилизовали на спасение книг. Нам вручали мокрые книги, тяжёлые и набухшие от воды, и велели нести их в своё общежитие для просушки. В этот день занятия были сорваны, а мы ходили туда-обратно за новыми порциями книг. В результате наше общежитие долго оставалось прибежищем для спасённых томов, через которые мы перешагивали и перепрыгивали, чтобы невзначай на них не наступить. Высыхали они медленно, мы их часто переворачивали и невольно углублялись в чтение. Так в мою жизнь вошли Шиллер, Шекспир и Байрон. А спустя год Зинаида Станиславовна сама предложила мне пользоваться её личной библиотекой.

Воистину мне улыбалась судьба: жизнь сводила меня с людьми, добрее и мудрее тех, с кем мне постоянно приходилось общаться. Эти светлые люди становились моими наставниками и покровителями, что особенно важно в юные годы.

Они учили меня стойкости, оптимизму, вере в победу добра над злом, и это осталось со мной навсегда.

А время шло, и я не только много читала, но и писала – стихи. Мне хотелось воспеть человека – патриота Родины. И вот кто-то дал мне большую газетную статью, где говорилось о подвиге Марии Васильевны Октябрьской – первой женщины-танкиста, погибшей в 1944 году. Меня потрясла её судьба. И когда нам задали написать сочинение на свободную тему (это было в начале осени 1945 года), я радостно взялась за новое стихотворение, посвящённое памяти М. В. Октябрьской. Помнится, что я писала его не один день. Среди тогдашних учителей поэтов не было, и никто не пытался переделать мою работу. Хотя позднее я некоторые слова заменила другими. Интересно, что никто не подсказал мне отнести в редакцию городской газеты это сочинение. Так оно и пролежало в моём архиве почти 70 лет. И только к нынешнему юбилею Великой Победы советского народа над фашизмом я отдаю его в печать.

Когда-то Алексей Максимович Горький признался, что всем хорошим в себе он обязан книгам. Я целиком и полностью согласна с ним. Именно книги, излучающие духовный свет, приносят нам радость познания мира и своего места в нём. А главное – горячее желание оставить после себя добрый след.

Мария АМИНОВА