Самый страшный месяц в истории Кронштадта

Кронштадтская победа

Начиная великое дело освоения острова Котлин, Петр Великий понимал, что придётся вести борьбу не только со стихийными силами природы, но и с враждебной волей человека. И завещал беречь, как зеницу ока, этот крохотный болотистый островок, от которого многое зависело в Государстве Российском. Этот завет свято выполняли все поколения защитников Кронштадта.
Есть два дня в хронологии нашего города, отмеченных величайшей трагедией: 7 ноября 1824 года — когда разразилась над морем страшная буря и волны, захлестнувшие Кронштадт, погубили сотни человеческих жизней; и 21 сентября 1941 года — день, в течение которого город находился под мощнейшим ударом с воздуха.
О наводнении 7 ноября 1824 года написано много, известны все его подробности, а о том, что было в Кронштадте 21 сентября 1941 года, ещё мало кто знает: долгие годы наш город был секретным объектом военного ведомства и публиковать какие-либо сведения о нём категорически запрещалось. И Кронштадт, как таковой, выпал из научного оборота нашей исторической науки и из творческого процесса российских писателей, которых даже и не пускали в закрытый город.
Но теперь, когда многие цензурные строгости канули в прошлое, пришло время поведать о том, что было и как было в те далекие дни, о которых пережившие его до сих пор вспоминают с ужасом и содроганием. Но и с гордостью за кронштадтцев, которым пришлось напрячь все свои физические и нравственные силы, чтобы вынести ниспосланное судьбою, выполнить свой долг до конца и победить в страшном противостоянии с беспощадным врагом.
Варварским, бесчеловечным бомбардировкам подвергались многие города нашей планеты.
Многие из них были повержены в прах…
Но маленький Кронштадт не только отразил все удары фашистской артиллерии и воздушных армад люфтваффе, не только отбился сам, но и оказал мощную поддержку своим огнём войскам сухопутного фронта, и, несмотря на собственное отчаянное положение, помог им остановить наступление фашистских войск у стен Ленинграда!
Ничем не отмечены эти два дня в историческом календаре Кронштадта. Никогда не отмечаются они особо, ни словом, ни молитвой за тех, кто своим героизмом явил нам достойный пример для подражания.
Подвиг Кронштадта в годы Великой Отечественной войны необходимо оценить по достоинству. Память об этом подвиге должна вечно жить в наших сердцах. Отражение сентябрьского штурма врага можно по праву назвать Кронштадтской победой.

Поединок
с люфтваффе

Сентябрь 1941-го… Всего только три месяца прошло с начала Великой Отечественной войны. И вот уже враг здесь, у стен Ленинграда…
«Кронштадт будет так разбит тяжёлой артиллерией, что вынужден будет капитулировать…», — это из записи Иозефа Геббельса в личном дневнике от 16 августа 1941 года.
31 августа, 14 часов. Пушки морской артиллерии развернулись в сторону суши, и Кронштадт открыл огонь по фашистским войскам, двигавшимся вдоль южного берега Финского залива. Именно здесь, на реке Воронке, немецкие части были остановлены под Ленинградом.
8 сентября. Фашисты захватили город Шлиссельбург, отрезав Ленинград от страны.
9 сентября. После интенсивного обстрела и бомбардировок, как переднего края обороны, так и самого города, немецко-фашистские войска пошли на штурм Ленинграда. День и ночь грохочут пушки Кронштадтской крепости и кораблей Краснознамённого Балтийского флота, занявших позиции в районе острова Котлин и далее, по реке Неве, вплоть до Ивановских порогов. Недаром фашистские солдаты и офицеры называют огонь русской морской артиллерии истинным адом, а бойцы и командиры Красной Армии любовно окрестили работу морских артиллеристов «флотским огоньком».
10 сентября. В Ленинград прибыл генерал армии Георгий Константинович Жуков и принял на себя всю ответственность за судьбы города и фронта.
12 сентября. Бои у стен Ленинграда достигли крайнего напряжения. Ценой огромных потерь фашисты заняли Стрельну и прорвались к берегу Финского залива. И Кронштадт — могучий и бесстрашный, во всём своём огневом величии, предстал перед их глазами. Стало ясно, что до тех пор, пока Кронштадт ведёт свой сокрушительный огонь, нечего и думать о взятии Ленинграда. И тогда главари фашистского рейха решили взяться за флот и за Кронштадт по-настоящему…
Вряд ли кто мог в то время предполагать, что для гарнизона крепости, личного состава Краснознамённого Балтийского флота и гражданского населения Кронштадта наступает тот момент, когда от мужества, стойкости и боевого мастерства каждого будет зависеть очень многое, или почти всё…
Надо отдать должное генералу армии Георгию Константиновичу Жукову: он по достоинству оценил богатейшие возможности флотской артиллерии и очень эффективно использовал их в борьбе с врагом.
К каждому перекрёстку дорог Жуков распорядился прикрепить определённую группу батарей. И как только на этом участке появлялась вражеская боевая техника, морские артиллеристы мгновенно открывали огонь, и буквально через пять минут целые танковые колонны врага превращались в груды дымящегося лома. По данным разведки, а также благодаря своей интуиции и опыту, Жуков сумел разгадать очередной замысел немецко-фашистского командования и приказал сосредоточить весь огонь морской артиллерии на том квадрате, в центре которого находилась деревня Финское Койрово.
В свою очередь, и немецким командованием были предприняты меры для обеспечения успеха своей новой боевой операции. Поскольку вражеская артиллерия была бессильна вывести Кронштадт из строя, то командование группы армий «Север» решило подвергнуть Кронштадтскую крепость и Краснознамённый Балтийский флот «ковентризации». Для этого были заказаны бомбы весом по тысяче килограмм каждая…
16 сентября. Первый массированный удар с воздуха по фортам и кораблям Краснознамённого Балтийского флота. Сильнее всех пострадал линкор «Марат». Израненный стальной богатырь ушёл в Кронштадт и отшвартовался в Средней гавани, откуда продолжал вести огонь, а его место в море занял линкор «Октябрьская Революция».
18 сентября. Немцы атакуют южные склоны Пулковских высот, чтобы отвлечь внимание русских от истинного направления своего главного удара. Защитники высот отбиваются. Но снова лезут немцы. Генерал Федюнинский просит дать «флотского огонька», Георгий Константинович Жуков отказывает ему: «Нет, они пойдут в другом месте…». Вновь отбились защитники Пулковских высот, но на этот раз дело дошло до рукопашной.
И вдруг поднялась пыль на Гатчинской дороге. Танки! За танками — оркестр, за оркестром — пехота, но без мундиров, с закатанными рукавами нижних рубашек, без головных уборов, с дымящимися сигаретами в зубах. Идут, выкрикивая слова, явно заимствованные из лексикона бойцов советской морской пехоты, и поливая всё вокруг себя автоматным огнем. Как выяснилось впоследствии, участники этой психической атаки, все до единого, были пьяны, как сапожники. Вот тут-то и пришел приказ открыть огонь по врагу. Первыми открыли огонь артиллеристы линкора «Октябрьская Революция». Со страшным воем полетели снаряды из орудий главного калибра линкора. Один из них ухнул прямо в оркестр. Сначала оркестр умолк, затем над ним выросла гора земли, а потом гора обвалилась, и на месте оркестра образовалась глубокая яма, а на краю этой ямы заблестела серебряная труба. Это было всё, что осталось от пьяных музыкантов. Остальные снаряды смешали с землёю шеренги обезумевших врагов. Воодушевлённые этой картиной защитники Ленинграда кричали: «Ура!». А потом поднялись в штыковую. Этот бой длился несколько дней и полностью закончился только 23 сентября.
19 сентября, 10 часов. Около двухсот самолетов появилось над Кронштадтом. Они атакуют, в основном, корабли, форты, батареи на острове Котлин. Но бомбы всё чаще падают и на город. Пока еще это бомбы по пятьсот килограммов весом и меньше. Непрерывно бьют зенитки. Сотни зенитных пушек и пулемётов. Дико воют «юнкерсы», заходя в пике. С отвратительным визгом идут вниз бомбы. От чудовищных взрывов стонет земля. Вздымаются тучи пыли, а над морем проносятся смерчи. И дождём падают камни, щепки, обломки каких-то предметов, стёкла и раскалённые осколки бомб и снарядов. В результате этого налёта получили повреждения линкор «Октябрьская Революция», крейсер «Киров», эсминец «Гордый», подводная лодка «Щ-306», погиб транспорт «Мария».
20 сентября. На аэродромы под Ленинградом, где были сформированы лучшие экипажи самолетов люфтваффе, были доставлены из Германии тысячекилограммовые бомбы. Германским летчикам было дано задание: за 120 часов уничтожить все живое на острове Котлин. Сам остров за это время планировалось разнести в пух и прах.

21 сентября

И вот наступил он, поистине, судный день Кронштадта! 21 сентября 1941 года. Это было воскресенье. Изумительно прекрасный, тёплый осенний день. Взошло солнце. И всем, кто бодрствовал в эти минуты, кто находился уже на своих постах, открылась нежная красота скромной природы нашей местности. Люди смотрели и не могли насмотреться на море, на небо, на золотую парчу осеннего наряда садов и парков, дышали и не могли надышаться исполненным утренней свежести, бодрящим морским воздухом.
Но недолго наслаждались кронштадтцы сиянием чудесного раннего утра: в 8 часов 10 минут послышались гудки, отдельные разрывы зенитных снарядов; завыли сирены. Все взоры обратились к горизонту. И тут многим стало не по себе. Чёрные тучи самолётов, отмеченных уже хорошо знакомыми крестами, неотвратимо надвигались на город…
Дежурные МПВО насчитали тогда около четырёхсот самолётов в небе Кронштадта. Это были, в основном, «Юнкерсы-87» и «Юнкерсы-88» — новейшие типы пикирующих бомбардировщиков люфтваффе.
Сотни зенитных орудий и пулемётов открыли бешеный огонь. Вражеские самолёты заметались, кто куда, о прицельном бомбометании по Кронштадту не могло быть и речи. Но бомбы летели. Как капли весеннего дождя, пронизывая толщу воздушных масс, летели на головы людей, на дома, на сады, на парки, на заводские корпуса, на школы, на больницы, на детские сады, одним словом, на город. Те самые, фюрерские, тысячекилограммовые…
Когда, много лет спустя, в районе улицы Урицкого, была обнаружена одна такая неразорвавшаяся бомба, то её со всеми предосторожностями, отвезли взрывать за форт Александр Шанец. И там, отступив в море, взорвали. Это было в полдень. Только что прогремел выстрел полуденной пушки. И, вдруг, несколько минут спустя, снова выстрел. Многие недоумевали: что это? Почему? Нет, кажется, это вовсе не выстрел? Грянуло так сильно, что во всех окнах городских домов звякнули стекла. Бомба была взорвана в семи километрах от города, а грохот прокатился по всему Кронштадту. Вода на месте взрыва поднялась фонтаном высотой в сто сорок метров!
И вот такие бомбы, как эта, вздымая горы земли и обломков, падали так кучно, что даже теперь, спустя более шестидесяти лет, об этом невозможно вспоминать без содрогания. Каждый раз, перед наступлением очередного сентября, сердце сжимается, душа ноет, и страшная тяжесть наваливается на сердце. Проходя те места, где были прямые попадания в дома, невольно замедляешь шаг, и мурашки бегут по спине… Так вспоминаю этот день не одна я. О таких же чувствах мне говорили многие, кто пережил блокаду и помнит тот страшный сентябрьский день.
Да, это было очень страшно. Небо было чёрным, дышать совершенно невозможно: воздух перемешан с землёй и осколками стекла, со щепками, с частицами взрывчатых веществ, которыми были начинены бомбы. Кругом всё гудит, свистит, валится, рушится. Целиком падали рамы окон, срывались крыши с домов — или внутрь, или прямо на улицу. То здесь, то там вспыхивали огни пожаров или били фонтаны воды из пробитых водопроводных труб.
Город окутался дымом, пламенем, гарью, тучами поднятой в воздух земли. Это была грозная, страшная, величественная феерия. И те, кто видел со стороны, что происходит с Кронштадтом, были уверены, что в городе не осталось в живых никого…
А самолёты, один за другим, заходили в пике и с воем выходили из него. И тогда слышался дикий, пронзительный, рвущий душу свист бомбы. Взрывы уже никто слышать не мог: они сливались с раскатами морской дальнобойной артиллерии, которая непрерывно вела бой: и сама отбивалась, и вела огонь по войскам противника, которые продолжали рваться к своей цели, не считаясь ни с какими потерями.
А когда огонь стихал на какое-то мгновение, слышалась звонкая музыка — это падали осколки зенитных снарядов, с шипением вонзаясь в почву…
О, этот день, 21 сентября 1941 года! Казалось, ему не будет конца! Массовая гибель людей, грандиозные разрушения, боль, страх, ужас. Многие уже перестали ждать сигнала отбоя воздушной тревоги — казалось, его не будет уже никогда. Но каждый на своём месте, каждый делает своё дело; старались превозмочь страх за себя и за своих. Главными в тот день были чувство долга и ненависть к фашистам. В тот день начисто было забыто, что надо пить, есть. Многие поседели в тот день, не раз прощались с жизнью. И многие, впервые в жизни, исповедовались, раскрывали друг другу свои души, просили прощения за причинённое некогда зло. И сколько обетов было дано. И Богу, и себе самим, и другим — на тот случай, если удастся в этом аду уцелеть и остаться в живых. Никогда…Никогда… Никогда…
С мольбой, с отчаянной надеждой всматривались люди в чёрное, полыхающее багровым огнём, злое небо, а оттуда, с отвратительным, душераздирающим визгом летели и летели новые и новые бомбы, такие же серебристые, каплевидные.
Люди боролись с огнём, разбирали завалы, оказывали помощь пострадавшим и спасали материальные ценности. В военном порту грузились боеприпасами баржи, которые регулярно доставлялись на морские форты и на корабли. Не замирала жизнь и в цехах Морского завода. Все, взрослые и дети, были на своих местах, и каждый выполнял свой долг до конца.
С моря пришла тяжёлая весть: погиб эсминец «Стерегущий», накрытый серией бомб. Но самым ужасным было в тот день известие о повреждениях, причинённых военно-морскому госпиталю: три прямых попадания! Обрушилась северо-западная часть корпуса. Около сотни погибших, заваленных под обломками. Погибло и много врачей, а к воротам госпиталя везут, несут раненых, кого — на носилках, а кого — и просто на скрещённых руках; и сами раненые, кое-как перевязанные, бредут, ползут к спасительным стенам. Хотя стены эти, того и гляди, тоже рухнут. Около двух десятков прямых попаданий на Морском заводе, в Арсенале. Там в один момент стало так страшно, что даже была подана команда по радио: «Спасайся, кто может!». Пострадал Петровский док, несколько кораблей, несколько фортов Кронштадтской крепости…
Воздушная тревога продолжалась восемнадцать с половиной часов!
И когда, наконец, прозвучали по радио горны, подавая сигнал «отбой воздушной тревоги», многие даже не могли поверить, думая, что это у них звуковая галлюцинация. Люди выходили из укрытий, изумляясь: как смогли уцелеть? Обнимались, припадая друг другу на грудь, отирали слезы на глазах, и только одно слышалось вокруг: «Живы!», «Живы!», «Живы!», «Живы!».
Измученные до предела кронштадтцы стали устраиваться на ночь. Оставаться в разбитых домах было просто невозможно: они стали чуждыми, враждебными и ненужными. Всех тянуло к людям. И все опять пошли по своим бомбоубежищам, где был свет, вода, тепло и какое-то общество.
Ждали нового налёта. Но ночь прошла спокойно, и только до самого утра били пушки «Марата».
Вновь встало солнце. И вновь было чудесное, радостное утро, и вновь прилетели «они»…
22 сентября. Первая тревога была объявлена в 8 часов 14 минут. На подходе к Кронштадту — 42 «юнкерса». На территории Морского завода разорвалось двадцать бомб. Из них — двенадцать прямых попаданий. Повреждена плавбаза «Смольный», эсминцы «Грозный» и «Смольный», подводная лодка, стоявшая в доке, несколько тральщиков и множество других объектов. Были и человеческие жертвы. Но после отбоя ремонтники сразу же приступили к восстановительным работам.
Не менее трудной была обстановка и на море. Западнее острова Котлин сражались катерники Краснознамённого Балтийского флота. Они провожали и встречали подводные лодки, ставили новые минные поля, атаковали вражеские суда, мешавшие движению наших кораблей и отражали бесчисленные атаки с воздуха.

Подвиг «Марата»

23 сентября. Двести двадцать фашистских самолётов в небе Кронштадта. Вскоре воздушная армада разделилась: сорок «юнкерсов» закрутились над фортами, отвлекая на себя внимание, а сто восемьдесят пикирующих бомбардировщиков начали, заходя со всех сторон, бросаться на линкор «Марат».
Маратовцы отчаянно отбиваются. Им стараются помочь зенитчики других батарей. Бой идёт упорный, страшный, отчаянный, исступлённый. Отбились маратовцы. Применили против самолётов дальнобойные осколочные снаряды, поставив дистанционные взрыватели у них на самое короткое расстояние.
Улетели вражеские самолёты. Стихла стрельба. Люди стали выходить из укрытий. Послышались ободряющие возгласы, первые шуточки. Зенитчики отирали чёрный пот со своих лиц. Как вдруг, откуда ни возьмись, в небе, затянутом чёрно-белыми облаками, послышался вой пикирующего бомбардировщика, свист бомбы и — страшный удар. Линкор «Марат» весь в огне и дыме. Носовая часть его отделилась и, покачнувшись, медленно повалилась на наружную стенку Гавани. Рухнула передняя мачта корабля. И обломки её, облепленные людьми, разлетелись в разные стороны. Подпрыгнула носовая башня, и все три её огромных дула разломились на куски. Обрушилась кривая труба. Тут с новой силой забили зенитки. Невообразимый, убивающий грохот. Но этот страшный грохот был перебит человеческим воплем. Кричали люди на берегу, кричали и те, кто силой взрыва оказался в кипящей воде Средней гавани.
Триста двадцать четыре человека погибли тогда на линкоре «Марат». Погиб командир корабля, молодой и талантливый специалист военно-морского дела Павел Константинович Иванов. Погибли и десятки рабочих Морского завода, ремонтировавших повреждения, полученные «Маратом» 16 сентября.
Закончились бои на сухопутных участках Ленинградского фронта. Немцы были окончательно остановлены и на юго-западных рубежах обороны Ленинграда, и на Карельском перешейке, где фашистские войска понесли такие потери, о которых тогдашние военные и политические деятели Германии и Финляндии не рискнули даже упоминать где-либо.
24 сентября. Бомбардировки Кронштадта продолжаются. Напрасно молит вице-адмирал Трибуц командование Ленинградского фронта о прикрытии Кронштадта и флота авиацией. Каждый раз ему отказывались дать самолёты, ссылаясь на тяжёлую обстановку под Ленинградом. И тогда Трибуц через головы всех вышестоящих начальников обратился непосредственно к Верховному Главнокомандующему.
С исключительным самообладанием держалось гражданское население Кронштадта. Паники не было. Многие поседели в эти дни. И не раз прощались с жизнью. Матери, стиснув зубы, молча прижимали к себе самых младших и не удерживали рядом с собой остальных детей, предоставляя им шанс уцелеть в другом месте.
Ждали в Кронштадте и высадки воздушного десанта противника. Командиры и краснофлотцы шпалерами стояли вдоль улиц с винтовками.
Глядя на моряков, с их винтовками, подростки мастерили рогатки, набивали карманы кусочками железа и камнями, разыскивали колющие и режущие предметы, чтобы было чем помогать взрослым, если дело дойдёт до схватки на улицах Кронштадта.
Кронштадтцы были готовы ко всему и были тверды. Но когда известие о «Марате» пронеслось по городу, плакали все: и дети, и взрослые.
25 сентября. Штурм Ленинграда провалился. Но «ковентризация» Кронштадта продолжается. Иногда воздушные удары перемежаются с артиллерийскими обстрелами. Иногда удары комбинированные, то есть, бомбардировка и артобстрел ведутся одновременно. А ведь Кронштадт такой маленький! Всюду — военные объекты. И некуда убежать, и негде перевести дух. Над головой всё время воет, грохочет, визжит. И кажется, что этому никогда не будет конца!
Даже самые малые несмышлёныши научились различать злобное урчание вражеских самолётов и, наблюдая, как вьются машины с крестами, крепко сжимали свои кулачки.
26 сентября. Сто двадцать часов, данные Гитлером на разрушение Кронштадта и уничтожение Краснознамённого Балтийского флота, истекли. Но сирены воют и зовут всех на свои посты. Многие уже выбились из сил и впали в прострацию. Им дают нюхать нашатырный спирт, поят валерианкой, помогают встать и, поддерживая под руки, ведут или на крышу, или на сборный пункт.
27 сентября. В традиционном утреннем налёте участвуют пятьдесят фашистских самолётов. Они сбросили около сотни бомб различного назначения. А вечером, на аэродром Бычье Поле (западная часть острова Котлин), прилетели долгожданные самолёты 71-го полка ПВО.
Это была, как потом оказалось, новая, только формировавшаяся часть. Она предназначалась специально для охраны города Куйбышева, куда намечалась передислокация Ставки Верховного Главнокомандования из Москвы. Но Верховный Главнокомандующий половину этих самолётов велел отдать Кронштадту и еще добавил к ним 6-й зенитный полк.
В этот день Гитлеру было доложено, что Кронштадт, как стоял, так и стоит на своём месте. И что Кронштадт, по-прежнему, боеспособен. И тогда был отдан приказ о блокировании Ленинграда.
28 сентября. Воздушные тревоги следуют одна за другой. Но бомбы рвутся всё реже. Люди понемногу приходят в себя. Собираются семьи. Ищут родных и близких среди убитых. Приводят в порядок свои расхристанные квартиры. Налаживают какое-то подобие быта. Жадно едят хлеб, найденный в разбитом шкафу и с наслаждением пьют воду. Впервые за много дней готовят на обед что-то горячее.
29 сентября. Гитлер отменяет дальнейшую «обработку» Кронштадта и приказывает блокировать и его. Чтобы не было никакого сообщения между Кронштадтом, Ленинградом, Ораниенбаумом и Сестрорецком.
Две недели продолжался поединок защитников Кронштадта с воздушными силами группы армий «Север», в составе которой насчитывалось в момент нападения на Россию одна тысяча самолётов. И победа осталась за Кронштадтом, за Краснознамённым Балтийским флотом.

Лидия ТОКАРЕВА

(«КВ» № 38 от 17 сентября 2004)