Я — ребёнок войны. Когда она началась, мне было 4,5 года, старшему брату — 7,5, а младшему — 3,5. Наш отец Варсанофий Андреевич Истомин рано остался без родителей, жил со старшим братом, а потом убежал из деревни и стал сыном полка. После Гражданской войны учился, стал секретарём райкома партии в Вологодской области. Мама жила в Ленинграде, работала на фабрике «Канат» и её, как передовика и кандидата в партию, командировали в 1929 году на организацию колхозов в Усть-Кубинском районе Вологодской области.

О судьбе отца до сих пор неизвестно

22 июня 1941 года в 5 часов утра мама с соседкой пошли доить корову. Вдалеке уже слышались разрывы снарядов. Они решили, что это ученья. Отец со старшим братом пошли в «красный уголок», где было радио, и узнали о начале войны. Папа вернулся бледный, стал собираться, за ним на мотоцикле приехал человек. Когда прощались, мама сказала, что будет пробираться к родителям в Калининскую область. Отца мы больше не видели. Он только оставил записку: «Аня, спасайся, как можешь. Береги детей». А мама была беременна четвёртым. Она побежала в конюшню, а там только одна лошадь Ритка. Чужих Ритка не признавала, поэтому солдаты её и не забрали. А маму она знала, ей она далась. Подводу, в которой до войны возили навоз, нашли в одном из дворов. Туда мама бросила самое необходимое, усадила нас, и мы поехали.
Где-то в Смоленской области в одной из деревень немцев не было. Так как мы были не местные, маму попросили отвезти на подводе хлеб и молоко в лес, сказали, что там встретят. Мама согласилась. Всю ночь хлеб пекли, а наутро с рассветом, завалив продукты сеном, отправили в лес. Вскоре мама вернулась, и мы отправились дальше. Порой приходилось ночевать прямо в поле. Помню, был страшный бой, я проснулась, а над головой сверкают пули. Мама тогда отползла в овраг, а нас будить не стала. Через этот овраг летали снаряды. Когда начало светать, мама поползла к повозке, а по ней стали стрелять — то перелёт, то недолёт. Мать так и лежала, пока к ней не подошёл человек и на ломаном русском спросил, почему она на земле. Мама сказала, что в повозке у неё спят дети, и её отпустили к нам. Утром подъехали к реке. Через неё с лошадью и подводой не перейти. Немцы тоже стояли с техникой у моста — боялись, что он заминирован. Сказали маме идти, и она пошла. Старший брат вспоминал, что мама так гнала лошадь, как никогда раньше. Мы едва съехали с моста, как его подорвали.
Стало холодать. В одной из деревень остановились. Мама пошла в лес набрать гимнастёрок и шинелей с убитых. У неё были нитки и иголки с собой. Она сшила тёплую одежду нам, детям. И мы отправились дальше.
Как-то вечером в какой-то деревне немцы согнали всех беженцев вместе с детьми в избу, в том числе и нас, заколотили окна и принялись вдоль стен солому раскладывать. Мы прощались с жизнью. Но утром женщина, которая знала немецкий, стала говорить с фашистами и те нас чудом отпустили.
Мама родила братика. И мы снова пошли, потому что мама хотела узнать что-нибудь об отце. Она с четырьмя детьми направилась в Вельский район Архангельской области, где папа родился.
По пути нам помогали люди: делили с нами и кров, и еду. Когда дошли до папиной деревни, мама пошла работать в колхоз. Нам дали дом, в котором печь топилась через дверь, так как дым в трубу не шёл. Было очень холодно, мы всегда ходили и спали одетыми. Не было ведра, чтобы носить воду из колодца, и мама взяла корзину, облила её, заморозила и держала в ней воду. В доме стоял такой мороз, что вода из корзины не вытекала. Грудного сына мама носила в ясли. А кушать было нечего. Мама толкла картофельные очистки и пекла из них лепёшки. Двое детей от голода и холода всё-таки умерли.
Потом мама перебралась в Вельск. Мы пошли в школу, жили в бане, где была печка. А мать устроилась в Северо-Двинский лагерь для политзаключённых продавцом в ларёк. Торговала деревянными игрушками, гребешками и брошками, а летом — огурцами. Товар плохо расходился, и мама решила менять его на муку. Ходила по деревням с мешком. Муку прятала в лесу, а потом из неё по ночам пекла булки. Пока она по деревням ходила, мы её в ларьке подменяли после школы. Когда она возвращалась, то шла в ларёк, а старший брат Юра продавал булки из-под полы. Вот так только и выживали.
Когда война кончилась, мама писала в Москву о розыске отца. Ей прислали извещение, что её муж пропал без вести. Она умерла в 1975-м. До последних дней надеялась хоть что-то узнать о нашем папе, съездить на его могилку. Теперь вся надежда на поисковые отряды. Ещё хочу написать на программу «Жди меня».
А вообще, когда вспоминаю войну, всегда плачу. Горя хватило на всех. А детей войны обидели незаслуженно. Ленинградцы хоть были среди своих. А нам пришлось пройти сотни километров в поисках безопасности, тепла и еды… И после войны мы ещё очень долго мучились. Потому что ничего не было, мы работали наравне со взрослыми, и как остались живы, одному Богу известно.

Мария Твердилова